Ты мне сказала, прервавши молчанье:
Все, кто нужду и беду испытал,
Все, кто был послан судьбою в изгнанье,
Все, кто скитанья судьбою избрал,
Все, кто дорожною пылью дышали,
Ставили парус, садились в седло,
Все, кого солнце дорожное жгло, —
Все эти люди нам братьями стали.
Кто-то им щедрою мерою мерил,
Каждого щедро бедой наградил…
В спящей Флоренции Дант Алигьери
Кутался в плащ и коня торопил…
Ты оперлась на меня. Перед нами
Вспугнутой птицы сверкнуло крыло.
Дни эти стали сочтёнными днями
В древнем разбойном гнезде Сен-Мало.
Детство
Мать мне пела Лермонтова в детстве,
О Ерошке рассказал Толстой.
И сияло море по соседству
С нашим домом, лес шумел большой.
Чёрный сеттер, с верностью до гроба,
Неизменно следовал у ног.
В эти годы с ним мы были оба
В полной власти странствий и дорог.
И когда я взбрасывал на плечи
Маленькое лёгкое ружьё —
Нам обоим, радостно-беспечным,
Счастьем раскрывалось бытиё.
О суровый берег бились волны
Колыбелью жизни предо мной.
Океан вздымался, мощью полный,
Полной увлекаемый луной.
Мы сидели молча, в жизнь вникая,
Белокурый мальчик с чёрным псом.
А планета наша голубая
Кренилась в пространстве мировом.
Через отреченья и потери
Верность своему крепим сильней.
Так стихам и жизни буду верен
С самых первых до последних дней.
«Мы спасены от сна благополучья…»
Мы спасены от сна благополучья,
И острый парус бедственной ладьи
Царапает и разрывает тучи —
Спасенье или гибель впереди?
Но никогда с такой предельной силой
Во мне не трепетало чувство «мы».
Я знаю, это бедствия открыли
Сердца и теплотой прожгли умы.
«В простом кафе убогого селенья…»
Я любил речь простую и наивную, как на бумаге, так и в произношении.
Монтень.
В простом кафе убогого селенья,
Потягивая терпкое вино,
Мы долго говорили о Монтене.
Был жаркий день, и я смотрел в окно.
За ним на фоне горного ландшафта —
Курчавый виноград, луга, леса,
Извилистой дороги полоса —
По ней к Дордони мы поедем завтра.
Мишель Монтень здесь юношей безвестным
Ел козий сыр, вино густое пил
И перигорских девушек любил
В краю лесном, весёлом и прелестном.
Потом в Бордо советником на службе,
С улыбкою скептической — que sais je?
Он говорил о том, о сём, о дружбе…
Вслух размышлял, а не учил невежд.
Потом он много ездил по Европе,
Покачиваясь медленно в седле.
Вот так и мы с тобою жадно копим
Сокровища, скитаясь по земле.
А позже, мудрый муж в жабо, при шпаге —
Лысеющая сильно голова —
Любил, как в речи, так и на бумаге
Простые и наивные слова.
Остров Рэ[13]
Был остров Рэ пустынен и горяч.
Индиго много, много яркой охры.
Две девочки-подростка в красный мяч
Играли на песке тугом и мокром.
Отлив журчал, как тихий разговор,
И на песке разбрасывал ракушки.
А рядом — форт. Остались до сих пор
Немецкие заржавленные пушки.
По влажному упругому песку,
Солёным ветром, морем, солнцем полный,
Я шёл на дальний мыс, открытый волнам.
Простор и даль меня всегда влекут.
Ты долго взглядом пристальным следила
За силуэтом, тающим вдали.
Когда ж вернулся я — ты удивилась,
Как резкий ветер кожу опалил.
И ты, смеясь, сказала, что тебя
Обуревают грешные желанья.
У ног твоих в песок зарылся я
В бездумном и блаженном созерцанье!
ДУБРОВНИК
I. «На скалах белых и крутых…»
На скалах белых и крутых
Цветут мимозы и шиповник.
Пятнадцать башен боевых
На стенах стерегут Дубровник.
Отсюда даль лесных долин
Видна мне. Сумрак и прохлада.
Спускается с вечерним стадом
К долине рослый славянин.
А далматинские матросы
Свернули смоляной канат.
И медленно поплыл в закат
Корабль большой и остроносый.
И чайка на крыле скользит
В адриатические воды.
А в небе рвётся и летит
Густой и чёрный дым свободы.
II. «Синяя прорезь окна…»
Синяя прорезь окна —
Монастырь святого Франциска.
Смотрит на нас с полотна
Средневековый епископ.
В зарослях тёмных колонн
Чьи-то согбенные плечи.
У розоватых мадонн
Плавятся жаркие свечи.
Память камням отдана —
На полустёртых плитах
Гордые имена
Нобилей именитых.
Рядом идём по траве
Вдоль колоннады длинной.
В тёмно-зелёной листве
Зреющие апельсины.
И водоём из камней.
В синем эмалевом глянце
Тонут — полёт голубей
И капюшон францисканца.
Этакую тишину
Кто же им дал в утешенье?
Мы подошли к окну
С башенной синей тенью.
Там, за стеною, простор,
Город и белые башни.
Синяя линия гор,
Рокот прибоя всегдашний.
Готовясь в далёкий путь,
Дымят пароходные трубы.
Коснулась груди моей грудь
И ты приблизила губы.
Вместе следим без слов
В солнечном озаренье
Перистых облаков
Медленное движенье.
вернуться
13
Стихотворение, скорее всего, посвящено Раисе Миллер, подруге Ю.С. по эмиграции. Она несколько раз приезжала к нему в Алма-Ату.