— Что случилось, Валерий?
— Ничего.
— Где Таня?
— Там.
Раздались шаги, Николай прошел на чердак, потом вернулся.
— Где Таня, спрашиваю? — он был очень взволнован, я слышала.
— Не знаю, была там. Пошла туда.
— Зачем? Что у вас тут произошло?
— Ничего… Просто я правду ей сказал.
Ка-кую правду? — голос Николая был натянут, как струна.
Я увидела глаза Арсения, и мне страшно стало. Подошла к лестнице. Наверху было тихо. Так тихо, что мне показалось — я услышала, как бьется чье-то сердце. Потом заскрипели половицы, видимо, Николай подходил к Валерию.
— Какую правду ты ей сказал?
— Ну… Что она не ваша дочь.
Как я удержалась на ногах — не знаю. Арсений схватил меня сзади за плечи.
Николай задохнулся, — сказал ей…
— Я ведь правду сказал, верно?
— Боже мой!.. Я ведь думал, что ты человек. Испорченный, но человек. А ты…
Что-то грохнуло. Я не выдержала, побежала по лестнице.
Николай стоял сгорбившись, схватившись за край стола. Рядом, на полу, валялся опрокинутый стул.
Валерий, с гитарой в одной руке, с чемоданом — в другой, пятился к двери, ведущей на чердак. Он увидел меня, и в его испуганных глазах мелькнуло что-то вроде облегчения.
— Тамара Михайловна, я…
— Замолчи, — Николай говорил тихо, но голос у него был такой, что Валерий тут же подчинился. — Поставь чемодан. Положи гитару.
Валерий, не спуская глаз с Николая, беспрекословно исполнял все, двигался он словно в гипнотическом сне, медленно опустил на пол чемодан, осторожно положил на тахту гитару, и тут же отступил на прежнее место — к двери.
Николай оторвался от стола, стал подходить к Валерию, шел он нетвердо, его пошатывало, и лицо у него было такое, что я испугалась, кинулась между ними.
— Коля, опомнись! Ведь это ребенок! Он сам не понимает, что сделал!
— Ребенок? Откуда же в нем столько жестокости, садизма?
— Нет! — закричал Валерий. — Вы же не знаете. Вы ничего не знаете…
Он закрыл лицо руками.
— Ладно. Сейчас не время выяснять… — Николай сделал шаг к двери. — Иди за мной! — приказал он Валерию.
— Куда?
— Иди за мной! — повторил он чуть громче, тем же страшным беспощадным голосом. — Будем искать ее. На берегу. И знай — если что-то случится с ней…
— Коля, остановись, подожди! — Я трясла его за плечи, я никогда не видела его таким. — Нельзя тебе сейчас, мы сами пойдем, с Арсением, а ты здесь побудь, посмотри на себя, ты же…
— Успокойся, со МНОЙ ничего не произойдет, — губы его растянулись в неестественной, похожей на гримасу, улыбке. С неожиданной силой он сжал мои руки, сбросил их со своих плеч. — Здесь останешься ты! Может, она еще придет. Арсенин пусть ищет в парке, в корпусе, на дороге… Дай фонарь.
Он осветил фонарем все углы чердака. Потом они с Валерием спустились по железной лестнице.
— Бегом! — скомандовал он внизу. И они побежали к берегу.
У самого края воды, где в лунном свете чернела на гальке полоса прибоя, Николай Петрович остановился. С шипением набегали волны, откатывались назад, оставляя пену. Она тут же всасывалась сквозь мелкие камни.
— Я влево — туда, — Светланов махнул рукой. — А ты — направо. Понял? Ищи ее. Ищи! Каждый камень осмотри, каждую лодку. И не дай бог, если…
Он вдруг присел, зачерпнул набежавшую воду, плеснул себе на лицо. И остался сидеть на валуне, тяжело и часто дыша, пытаясь еще что-то сказать.
Ну что, — проговорил он наконец хрипло, — хороша твоя правда?
— Николай Петрович, простите меня, я не хотел, я не думал…
— Беги!
Валерий побежал вдоль берега. Бежал он медленно, ноги грузли в гальке, оставляли вмятины, они тут же наполнялись водой. Ом вглядывался в каждый выступ, но все было неподвижно, только море кидалось под ноги, заливало туфли, в них уже хлюпало, но он упорно бежал именно по этой полосе, боясь отступить хоть немного вбок, на сухое, словно от этого зависело сейчас все.
— Таня! — закричал он. Но голос потонул в шуме прибоя. И от этого он вдруг почувствовал себя беспомощным.
— Таня! Таня! Таня! — в отчаянии повторял он все время и не знал, кричит он или это в уме, в нем самом, бьется все время ее имя.
Он добежал до лодочной станции, стал обходить лодки, пристегнутые цепями, а те, которые были перевернуты, старался приподнять, и кричал и плакал от бессилья, потому что не мог перевернуть их — ему казалось, что, может быть, она там, под одной из них.
Потом он вскарабкался на берег, стал смотреть сверху, не мелькнет ли где ее белое платье. Ему показалось что-то белеет внизу, за выступом солярия, он кинулся вниз, вошел в воду, пошел прямо так, в одежде, по дну, держась за бетонную стенку. Вода дошла до пояса, потом уже по грудь стало, он понял, что если сделает еще шаг, не удержится, волной потащит, Он нащупал железные крючья в стене, и по ним, перебирая руками, стал продвигаться к краю выступа. А ноги уже заносило «вперед.