Даже в науке первоначальные представления могут быть обманчивы. Многое из того, что казалось очевидным, было совсем не таким.

- Но ведь это подлый и предательский поступок!

- Я могу тебе, Женя, назвать, по крайней мере, две возможные благородные причины этого поступка.

Женька удивленно уставился на Константина Львовича.

- Отец мог быть вынужден бросить тебя в стремлении спасти от определенной опасности, - учитель загнул палец на руке, - он мог быть преследуемым или находиться под угрозой со стороны кого-то или чего-то, и мог решить, что бросить своего сына - это единственный способ обеспечить его безопасность.

Константин Львович загнул еще один палец на своей руке.

- Отец, возможно, не был в состоянии обеспечить тебе должное воспитание, заботу и защиту, и считал, что общество сможет обеспечить его ребенку лучшее будущее.

Тогда слова этого умного человека проникли в Женькино сердце, поселив в нем надежду. Ему и в голову не приходило, что отец мог принять такое решения в ущерб собственным чувствам и интересам во благо ребенка.

Женька посмотрел в окно и увидел, что автобус въезжает в Калиновку. На остановке среди пассажиров и встречающих, он увидел деревенского дурачка Прошку Лукьянова в традиционном для него сержантском кителе на голое тело. Его седая щетина на щеках и бороде придавала ему вид свихнувшегося доцента. Похожий был у них на кафедре.

Женька неторопливо направился к двухквартирному дому, где жили Угловы – его приемные родители. Они не знали о его приезде, юноша хотел сделать им сюрприз. На пороге квартиры ему повстречалась бабка Сорочиха - первая на деревне сплетница.

- С приездом! – зыркнув каким-то странным взглядом, поприветствовала его главная распорядительница слухов, короткими перебежками покинув двор Угловых. Пожав плечами, Женька вошел в дом и попал в объятия Константина Львовича и Лидии Константиновны. Старики даже прослезились от нахлынувших чувств.

Вскоре был накрыт праздничный стол и вся семья, наконец, могла спокойно побыть вместе.

Константин Львович открыл бутылку коньяка, хранившуюся для особых случаев, и наполнил три рюмочки янтарной ароматной жидкостью. Когда они обменялись главными студенческими и деревенскими новостями, старый учитель, переглянувшись с женой, сказал, обращаясь к Женьке.

- Тут такое дело. Ты же знаешь Сорокину. Она крайне ненадежный источник информации. Но она утверждает, что посещая недавно Октябрьский рынок областного центра с целью сбыта мяса, видела твоего отца, Петра Михеева.

На минуту в комнате повисла невыносимая тишина.

Константин Львович передвинул перед собой нож с вилкой.

- Она утверждает, - продолжал он сиплым голосом, - что это, несомненно, был он, и она хорошо его разглядела.

- Как это было? – спросил Женька, чувствуя необыкновенное волнение.

Родители помолчали, и Лидия Константиновна сказала, что ему лучше самому поговорить с Сорочихой. Юноша хотел тут же отправиться к ней, но родители уговорили его отложить разговор на завтра.

Женька ночью плохо спал и думал о предстоящем разговоре. Кое-как позавтракав, наутро Женька отправился в южную часть деревни, где в старом пятистенке жила в одиночестве бабка Сорочиха.

Ему не пришлось заходить в дом, старая женщина встретила его, сидя на уличной лавочке. Она понимающе кивала головой, покрытой цветным дешевым платком, пока он приближался к ней.

- Как поживаете, баба Груня? – начал издалека Женька.

- Какая, внучок, теперь жизнь? – ответила Сорочиха. Она махнула рукой на покосившийся дом напротив.

- Остались на этом краю я, да Пашка – одинокие и больные. Лукерья уже почитай, как десять лет преставилась.

- Я насчет отца, - тихо сказал Женька, не в силах больше ходить вокруг, да около.

Бабка опять кивнула, и юноша испугался за сохранность ее шейных позвонков.

- Видела его, внучок, как тебя, - переходя почему-то на шёпот, сказала Сорочиха, - инвалид он бедненький, побирается у храма.

- Как инвалид?

- Безногий, господи, - бабка быстро перекрестилась и добавила, - но живой, внучок, живой.

- Не могли вы, бабушка, ошибиться?

- Что ты, милый, я его хорошо рассмотрела. Пока я свое мясо распродала – три дня жила у знакомой. Все три дня, как по часам, на одном и том же месте милостыню просил.

Сорочиха помолчала, двигая беззубой челюстью и добавила: