Лязг и звон пустых бутылок раздался снова. И в этот раз Евгений без ошибок и промедлений локализировал его. На десять часов от того курса, по которому он к холодильнику с мороженым следовал, медленно, с пакетом в руке, перемещался бомж. Тот самый, черт возьми, которого ловили они утром.
Та самая рука, которая мгновение назад доставала из кармана купюры, уже вытаскивала из кобуры пистолет. Лишь краем мысли Жека осознал, что не успела она деньги в карман сунуть обратно, и они сейчас медленно у его ног опадали. Но времени не было думать об этом. Он поднял и направил на бомжа пистолет.
- А ну стоять!
Голос его прогремел и оживил от жары притихшую публику. Народ, размеренно ожидавший приход вечерней прохлады, встрепенулся, затем замер, и на странного человека воззрились, одетого в не первой свежести джинсы, и такую же, выбившуюся из-под ремня рубашку, и размахивавшего пистолетом.
Остановился и бомж. Скорее не от Жекиного призыва, а от окружившей его картины, внезапно разразившейся вокруг него немой сцены, в которую превратилась городская обстановка.
Бомж огляделся по сторонам. И уперся в Евгения взглядом. Медленно, его свободная от позванивавшей ноши рука, полезла в карман, кисть исчезла, погрузилась в него полностью, и тут же вынырнула. В следующую секунду в ней оказалась бумажка.
- Брось ее!
Уже вовсе каким-то не своим голосом заорал Жека.
- Скомкай, мать твою, и бросай на землю!
Но бомж, словно его и не слышал.
- А ну, бросай!- орал Евгений.
Но бомж все так же медленно продолжал бумагу поднимать. Вот на ее белой поверхности уже стали различаться какие-то символы, буквы. Жека не мог этого уже выносить. Он зажмурил глаза и голову опустил. А в следующую секунду грохнул выстрел. Из его пистолета.
Тридцать девятая
Люди в этой странной немой сцене просто замерли. Она опустилась на них, рухнула и растеклась, увлекая в себя и их, а они просто залипли, вросли в нее. Вот они шли по своим делам, или мерно прохаживались, ища во вдруг опустившейся на город жаре немного прохлады, как посреди улицы появился этот странный человек. Не то бандит, не то полицейский. По виду и повадкам первого напоминал. Впоследствии предъявленные документы, и странное поведение, не смотря ни на что, уважительное к нему отношение подоспевших патрульных позволили его определить, как второго.
Странный человек направил на бедного бомжа пистолет, и заорал на него. А бомж и два слова связать не успел, как тот выстрелил в него. Лишь впоследствии стало ясно, что бомж был глухонемой. И не мог слышать того, что стрелявший в него человек ему говорил, нет, орал. Ни единой команды он услышать не мог. Только и успел из своего затертого засаленного кармана бумажку вынуть. Ту самую, которую всем людям показывал: простите меня, я глухонемой, если чем-то помешал вам, извинения приношу, если можете чем мне помочь, превелико буду благодарен.
Сороковая
- Мы считаем, мы полагаем ….
Голос Пети громко, слишком громко, черт возьми, в кабинете звучал. А полковник не понимал, пока не знал, как его задавить, как его заткнуть. Он ему мыслить мешал. Мешал даже просто вспомнить, когда с ним подобное в последний раз происходило. Когда в последний раз он настолько своего подчиненного ненавидел. И за что? За то, что тот, не смотря ни на что, не смотря на недостаток опыта, пытался свою работу делать?
- Мы полагаем,- здесь Петя снова сделал паузу, на Петровича посмотрел, даже шейные сухожилия его при этом захрустели, стажер, сыкун малолетний, так снова подумал полковник,- мы считаем, что этот случай со всей этой историей связан.
Но полковник весь его лепет в фоновом режиме воспринимал. Он его слышал, конечно. Анализировал даже. Но прожектор сознания на свой внутренний экран то и дело бросал. Там должно было главное действие его мышления твориться. Там должен настоящий план созревать. Но там, черт возьми, ничего не было. Непроглядный черный экран.
Когда же такое с ним в последний раз происходило? Черт возьми, никогда.
- Все было тихо и спокойно, пока он бумажку с пола не поднял, понимаете, товарищ полковник. И потом началось вот это.
В руках Пети были фотографии, какие-то снимки. И он их непременно хотел в руки Герасимова всунуть.
Полковник посмотрел на Петю. Перевел взгляд на Петровича. Остаток от лучшего его отряда. Да, сначала Валера. Потом Жека. Герасимов тяжело вздохнул.