- Как скажете,- абсолютно спокойно ответил полицейский, и вынул из кармана свое удостоверение и значок. И сунул их Ларисе прямо в лицо.

Затем подтолкнул парня и девушку к машине, и, склоняя их головы по очереди, втолкал их, как задержанных, на заднее сидение. Лариса впервые подобную процедуру увидела наяву. В кино ей казалось, что полисмены не хотят, чтобы задержанные ударились головой, усаживаясь в автомобиль. Якобы, оберегая их от ненужных травм. Так представляла ее, склонная к доброте душа. Но здесь ей иное в голову пришло. Задержанные просто не должны сбегать. Этот жест должен им показать, что буйные их головы находились теперь в надежных руках.

- Лора!- позвал ее Гена.

Он уже вытащил из машины носилки. И принялся укладывать на них представленного им потерпевшего. Тот самый черный колючий комок. Как снова показалось Ларисе.

Она повернулась, и нехотя оглядела его. Затем опять бросила взгляд на уже отъезжавшую машину полиции. И уже потом, отзываясь на пыхтения Геннадия, помогла втиснуть этого некоего потерпевшего в их машину. И только мельком для себя отследила, что не было вокруг них привычного количества зевак.

Лишь через минуту Лариса пришла в себя. Когда пикнул таймер ее секундомера. А в сознании на числе шестьдесят восемь зафиксировался отсчет. Она опустила взгляд и осмотрелась. Оказывается все это время, как машина скорой отъехала, а Гена уверенно держал курс на пути к больнице, она держала странного потерпевшего за его относительно здоровую руку, и отсчитывала пульс. За относительно здоровую, за ту, которая просто была в ушибах и порезах. Которую просто покрывала корка засохшей крови, и на которую налипла какая-то грязь. Вторая же рука, да. Вторая рука, она выглядела ужасно. Распухшая, надутая кровью, она представляла собой одну гематому сплошную. Да она представляла собой скорее собачью игрушку, которые бросают хозяева своим питомцам, чтобы те их с остервенением грызли и рвали на части. Именно так эта рука и выглядела, резиновой, красной и раздутой.

Аккуратно, и с дополнительным пристрастием убедившись, что надела латексные перчатки, настолько ей противно было трогать это, Лариса взяла распухшую руку своим большим и указательным пальцем. Нескольких секунд ей хватило, чтобы понять, что кисть полностью отсоединена от костей предплечья. Все кости запястья, по всей видимости, как проксимальный ряд, так, возможно, и дистальный, были выломаны и, очевидно, перемолоты в труху. Следующие секунды позволили увидеть, что она вообще держится, едва ли не на коже.

Эту руку не за один раз сломали, над ней не один час измывались. Какую же боль должно испытывать живое существо, получившее подобную травму, пронеслось в сознании Ларисы. Она ужаснулась, и мало-помалу стала проникаться сочувствием к этому потерпевшему, как и ко всем остальным, что лежали в этой машине до него. Он был в ее скорой, на ее смене, и она должна, она хотела оказать ему помощь, облегчить его страдания.

И Лариса приступила к дальнейшему осмотру. Расстегнула окровавленную рубашку, и принялась ощупывать его тощее, казалось, немощное тело, в попытке найти еще травмы, которые привели к кровотечению. Она осматривала его живот, костлявую грудь, шею, затем осмотрела разбитые губы, поломанный нос, кость которого была свернута и смотрела в сторону. Нижние веки уверенно превращались в синие мешки, что всегда сопровождалось с травмой поломанного носа. Надбровные дуги тоже были в ссадинах и превращались в гематомы.

Этого человека точно кто-то не просто избивал, его прямо-таки, кто-то пытал, пронеслось в сознании Ларисы. И она даже подумала, что, возможно, полицейский, все-таки, правильно свою работу исполнял. А потом ее взгляд встретился с глазами этого человека. Всегда, когда ее пациент в сознании пребывал, она видела его взгляд. И всегда он был преисполнен боли, страдания и страха, и мольбы. Но только не этот. Сейчас на нее не человек смотрел. В данный момент за ней какой-то айсберг наблюдал. Вообще, ни разу не живое существо.

Лариса отстранила от него руки, и отпрянула сама. И как раз вовремя. Потому что, пациент вытворил нечто невообразимое. Это существо свои руки потянуло к ней. Обе! И ту, которая вообще не рабочей должна быть. Но она, действительно, и не работала, как надо. Висела, покачивалась, и именно это было ужасно. Ужасней этого казаться мог только его взгляд.

Пациент извился своим, как Лариса мгновения назад постановила, тщедушным телом, и вдруг прыгнул прямо на нее. Нет, скакнул, будто жук-палочник какой-то. Лариса охнула, и подалась назад. Но места для маневра было мало. Она в боковую дверь машины уперлась спиной. А его относительно здоровая рука ударила ее по уху, и упала на ключицу, пальцы цепко схватились за нее, больно вцепились в кости. Вторая, в конец больная, травмированная рука, должна была схватить ее за шею. Но вместо этого противно шлепнула лишь по щеке. Лариса охнула уже громче. А пациент все равно желал свое движение продолжить. Извиваясь телом, глядя своим бездушным взглядом, обдавая ее лицо своим зловонным жаром, опираясь рукой здоровой на ее плечо, он полз, и своим травмированным обломком ее в шею толкал, цеплялся так, будто хотел Ларису задушить. И в следующий момент кожа, до сих пор сдерживающая этот перелом, не выдержала. Из разверзнувшегося разрыва брызнула кровь, и вывалились уже свернувшиеся коричневые сгустки. Они попали Ларисе на лицо, несколько капель угодили в рот. Она согнулась, дернулась в рвотных спазмах, а пациент, расценивший это, как попытку вырваться из его захвата, замахнулся, чтобы нанести удар.