Спальня правителя Акры, просторная комната с наружной башенкой-балконом в западной части дама была погружена во мрак, лишь две масляные лампы у широкой постели с откинутым балдахином рассеивали темноту. Правитель, в длинной свободной рубахе, босой вышел на балкон и легким движением руки отодвинул прозрачный занавес.

   Внизу лежала Акра, погруженная в сон. Его город: вольный, сумасбродный, хитрый как жрец, льстивый как сановник и холодно-бесстрашный как воин. Акра, которая ни во что не ставила своего правителя и, кланяясь до земли при встрече его торжественной кавалькады прятала в глазах - усмешку, в кошельке - монеты, утаенные от чиновников, а за пазухой увесистую гирьку на цепочке.

   Сейчас она спала. Казалось, ничто не может нарушить безмятежный покой фруктовых садов, террасами спускавшихся вниз, темный сон богатых дворцов и тяжелую дрему узких улочек, где даже веру было тесно. Спал базар. Спал порт. Спали корабли, мерно покачиваясь в сонной волне. Спало огромное, черное как антрацит ласковое море - колыбель кораблей и их безмолвная могила.

   Правитель улыбнулся. Он, как никто другой знал, как обманчив этот внешний покой, как иллюзорна безмятежность города. Где-то там, в его недрах, недоступных взгляду, кипела жизнь, заключались торговые сделки, давались и нарушались клятвы, точилось оружие и свершалась месть.

   Сонный город - сказал бы сторонний наблюдатель.

   Бессонный город - говорил правитель Акры, знавший, что жизнь в его владениях не замирает ни на миг, и подданные его спят (если вообще спят) только вполглаза и по очереди.

   Сзади послышался шорох. Не оборачиваясь, Даний посторонился. Легкий, едва уловимый аромат розового масла ласково обнял правителя и шелковые русые волосы щекотнули шею.

   Женщина встала рядом, прижалась к его плечу, устремив взгляд на темную Акру и огромный купол небес над ней. Чернота его была матовой, словно поддернутой легчайшей дымкой, а крупные бело-золотые звезды горели как лампы. Ночь была такой ясной, что Даний без труда различал тонкие лучи света, протянувшиеся от одной звезды к другой, и эти лучи казались ему струнами, на которых Боги играют музыку, недоступную уху смертного. Когда к ним прикасаются нежные пальцы Возлюбленной, Аннунт, Афродиты или светоносного Ахура-Мазды, на земле расцветает Золотой Век. Ее омывают ласковые дожди и она родит столько хлеба, что колос под его тяжестью сгибается пополам, а море одаривает серебристой рыбой, и, не взяв обычной суровой дани жизнями моряков, возвращает домой корабли в целости и с товаром. А когда к небесным струнам тянутся пальцы Сетха, над землей и водой носятся ураганы и шторма, мужчины вынимают из ножен оружие, а женщины достают из сундуков скорбные белые покрывала.

  -- О чем ты думаешь? - тихо спросила Франгиз, лаская плечо правителя тонкими пальцами.

  -- О тебе, - солгал он, потому что не хотел выдавать ей своих тревожных мыслей.

  -- Это неправда, - Франгиз, как всегда, легко читала в его сердце, - ты любовался своим городом. Как ты можешь им любоваться?!

  -- А разве он не прекрасен?

  -- Он... отвратителен! - дыхание женщины стало частым, в голосе зазвенели гнев и страх. - Он похож на притаившегося зверя, который только и ждет, когда ты отвернешься. Он жаден, как слуги Хальбы и беспощаден, как жрецы Сетха. Он никогда не покорится тебе, повелитель, даже если ты зальешь его улицы кровью. Твои подданные будут смотреть в землю, но в их глазах будет все, кроме покорности. Их нельзя купить, потому что они богаче тебя. Их нельзя запугать, потому что они умны и не поверят угрозам. Этот город никогда не станет твоим или чьим-либо еще, потому что он слишком хитер, хитер, как его рыжий бог. Хитер и опасен!

  -- Ну да, - с улыбкой кивнул Даний, соглашаясь с каждым словом женщины, - а разве это не здорово?

   Он обнял дрожащую Франгиз. С черного неба стремительно скатилась звезда и, прочертив огненный след, исчезла где-то в горах.

  -- Недобрый знак, - прошептала Франгиз. - У меня на родине считают, что когда падает звезда, кто-то умирает.

  -- А у меня на родине говорят, что если упала звезда - родился герой или поэт. И Боги послали ему огненную душу.

   Тихо, совсем неслышно открылась дверь.

   Кто мог осмелиться их потревожить в этот час?