— Выход один, кто-то должен его подменить. Подделка ведь у тебя?

— Да, но ты думаешь Глеб не отличит её?

— А ты думаешь, Иван его на виду носит? Он-то разницу вряд ли заметит, а Глеб не сразу поймёт.

— Вон оно как хитро. — подивилась Варвара.

— Пока просто осмотримся, ежели заметим чего — сразу будем действовать.

Рыжеволосая понятливо кивнула.

— Ладно, Василиса, я тогда пойду по улицам пошатаюсь. Ты здесь останешься али со мной пойдёшь?

— Я из коробки всё равно не вижу ничего, отсюда понаблюдаю, благо окна на рынок выходят.

— Не задубей только. — предупредила её Варвара, немного приоткрывая ставни для лягушки.

— Лучше сама будь осторожна, декабрь уже в это воскресенье в права вступит, а холодом уже сейчас дышит. Я-то в лягушачьей коже мороза не чую.

— Не переживай, я девица крепкая. Увидимся вечером.

Варвара вышла из комнаты и направилась осматривать Царьград, а Василиса тем временем удобно устроилась у приоткрытого окна, вновь возвращаясь к привычному делу — наблюдать за тем, что происходит вокруг. Ещё недавно она делала это из окна царского терема и уже была уверена в том, что уж в этот раз с избранным у них точно получится одолеть Кощея Бессмертного раз и навсегда, но всё пошло далеко не по плану, и в итоге пришлось действовать по пути, который совершенно не нравился никому из названных Сестёр.

Иван закончил с половиной грамот на столе, когда время перевалило далеко за полночь, после вечерней трапезы он распорядился устроить Власю, и та отбыла обживать свою комнатку, прихватив с собой румяную от смущения Злату. Подумать только, сам царь к ней, простой служке, обратился с просьбою! Он вернулся к насущным делам, то и дело поглядывая на дверь, даже расчистив себе ради этого обзор, но тот, кого он ждал не появлялся.

Услышав скрип, Иван оторвался от очередной грамоты, глаза уже покраснели от постоянного напряжения.

— Наконец-то ты вернулся. — радостно заметил он, но подняв взгляд, обнаружил лишь вошедшего Баюна, и улыбка спала с его лица, оставляя на нём лишь измученное усталостью выражение.

Кот понимающе взглянул на него, но лишь для того, чтобы разрядить обстановку, промурлыкал:

— Рад, что ты так ждал меня, Ванечка. Я, знаешь ли, зря времени сегодня не терял, весь терем оббегал. Ох и сложная задача была!

— Обнаружил что-то новое?

— У бабки Настасьи сметана скисла. — пожаловался тот. — Баба-Яга никогда такого не допускает.

— Баюн?

— Да-да, а я что говорю! Безобразие!

— Где Глеб?

— Почём мне знать. Он ведь к тебе русалку потащил, стало быть, ты и видел его последним.

— Он сказал, что не вернётся сегодня, хоть мы и договаривались поговорить.

— Дак позови его, ежели дело срочное, а лучше спать уже отправляйся, а то вон глаза скоро лопнут.

Иван устало закрыл глаза, помассировав веки, и поднялся из-за стола.

— Ты прав, лучше спать пойду.

— Глеба звать не будешь?

— Не хочу его по пустякам всяким дёргать.

Он прошёл мимо кота, направляясь в свои покои, надеясь, что завтра всё наладится. Баюн проводил его долгим взглядом.

— Ох уж эти двое… Не понимаю я людей. — проворчал он, прыгая на стол, сворачиваясь клубком посреди грамот. — С Ягой что ли связаться… — с этими мыслями он и не заметил, как задремал.

Тёмному коридору не было ни конца, ни края, лишь небольшие язычки пламени то и дело вспыхивали в воздухе, худо-бедно освещая путь. В обычной жизни Глеб бы использовал чары, но во сне они были бесполезны. Он прозябал здесь во снах вот уже целый месяц, стоило только вернуться с границы Нави, куда пришлось идти за живой и мёртвой водой. Глеб ясно помнил, как нашёл скрытую от живых тропинку, по которой держал путь к искомому источнику, вокруг раздавались тысячи голосов, они выли, словно звали за собой, многие были наполнены такой злобой, что чародею казалось, что ненавидеть кого-то настолько сильно просто невозможно, и эта всепоглощающая боль словно была направлена на него.

На границе Нави обитали не упокоенные души, которые спустя долгое время пребывания там или перерождались как нечистая сила, или рассыпались на невидимые частицы. Глебу казалось, что некоторые голоса глухо отзываются в самых потаённых уголках его памяти, но он не мог их вспомнить, да и не хотел. Тогда чародея интересовала только вода — единственный путь к тому, чтобы спасти дорогого, единственного друга, жестоко убиенного собственными братьями. Посему он мысленного отгородился от окружающих звуков, которые, впрочем, прекратились, едва стоило войти в ту самую пещеру.