Он выпрямился, щурясь от ледяного ветра, сдвинул шапку ниже на глаза. Упругий ветер в гавани медленно качал рыбину. К ней выстроилась жидкая очередь из людей с чемоданами. Перетаптывались и били себя по бокам. От губ отваливались белые, рваные клубы пара. Пассажиры.

- Николай Петрович? - обратился к нему встречающий. Рослый парень в тулупе и валенках. На форменной синей ушанке знак – перекрещенные светлые рыбины «Ледфлота».

- Это она? - спросил Фролов.

- Да. Ждем только вас.

- Как же мы поедем? Я поеду? - поправился Фролов растерянно. Не надо прятаться за «мы», - сказал бы парторг и посмотрел на него в упор белесо-голубыми глазами. Заиндевевшими, как эта рыбина. Фролов поежился.

- Это просто, - ледфлотовец прищурился. Следы обморожения на щеках казались багровыми. – Сейчас ребят кликну, навалимся, откроем губу. Не волнуйтесь, внутри у него тепло, не померзнете… Проверено.

- У него?

Ледфлотовец пожал плечами.

- Так это же… самец.

- Ээ... а дальше?

- Залазите ему в пасть, а там и в брюхо. Садитесь и плывете до самой Новой Земли, как у Христа за пазухой... ээ – он вдруг тревожно посмотрел на Фролова. - Если про Христа можно...

Тот подумал и улыбнулся.

- Можно, - сказал Фролов. Поправил портфель, посмотрел на рыбину. «Я тут сам скоро креститься начну». – Партия разрешила.

5. Караул

Вечность. Ве-ечность.

Солнце палит. Китель на спине уже мокрый насквозь. Руки занемели и дрожат. СКС потный и гладкий под пальцами. Сорок минут. Сорок чертовых минут. Я не выдержу. Я умру.

Ноги уже не держат. Так, спокойно, Данька. Спокойно. Сердце отдается в висках, словно там-тамы диких пигмеев, про которых я читал в книжке. Я почти ничего не слышу, а дыхание кажется громким, словно в воздушный шар. Сорок минут дыхания. Надо собраться. Успокоиться.

Женька рассказывал, что в прошлый раз стоял чуть ли не целый день. Врешь! - сказал я. А он говорит: нет, правда. «Слушай, я не знаю, как это может быть. Но вот стоишь у этой штуки, смотришь на нее — ржавая, полукруглая, словно ее проело насквозь, словно это морская мина с Великой Отечественной, только наполовину мина, словно ей низ оторвало при взрыве... Может, взрывчатка отсырела, не знаю. И вот эта штука висит в воздухе и растягивает время. Ты думаешь, прошло двадцать минут, а на самом деле — и одной не прошло».

Я Женьке сказал: слушай, мы же с тобой из одного двора, в один класс ходили. Вспомни, как это, стоять у доски. Держишь мел, смотришь на училку и вроде вечность прошла. А там всего секунда.

Женька осунулся лицом, посерел.

- Ты как знаешь, - сказал он, - а я больше в караул ни ногой. Хоть бейте меня, сажайте на «губу». Хоть расстреливайте. Не пойду. Эта штука меня доконает. Сам увидишь.

И вот теперь я стою в карауле. И прошла вечность. Ве-ечность. Весь пот из меня вытек. Вся вода. Губы пересохли, растрескались, и кровь выступила. И она тоже застыла. И время идет. Рядом с этой штукой. А снаружи словно две секунды.

Эта штука из другого мира, сказал Женька.

Это она делает. Она меня сейчас убивает. Она всех нас убьет.

- У Вечного огня я бы хоть сутки стоял, - шептал Женька. - Хоть целую неделю. А здесь почему?! У этой штуки?

Потому что мы проиграли, думаю я. И это их, других, свой вечный огонь.

А мы топливо для этого огня. Голубой газ для вечного пламени.

Женька умер под утро. Он лежал на койке, серый и высохший, а я сидел рядом и держал его тонкую, коричневую, как птичья лапа, руку. Он тяжело дышал. Я видел, как поднимаются его бока. А потом, в последний миг, он выгнулся — я испугался так, что упал на пол, а потом вскочил и снова взял его за руку. Женька открыл глаза, посмотрел на меня — и умер.

А сегодня я заступил в караул.

Ве-ечность. Приклад СКС гладкий и скользит под пальцами. Ладони вспотели.

Будь, что будет.

Я перекидываю вес карабина на левую руку и делаю шаг вперед... к ржавой "штуке"... Вскидываю СКС, прижимаю приклад к плечу. Все, как учили.

* * *

…Сегодня при попытке уничтожить "священный шар" был застрелен часовой — рядовой Вдовин, Данила Никитич. Он успел выпустить по шару всю обойму и нанести несколько уколов штыком. Объект не пострадал. Рядовой Вдовин скончался по пути в госпиталь, в машине скорой помощи, не приходя в сознание. Родным направлено извещение.

6. Ритуал

Вдалеке, разбиваясь на отдельные фрагменты, как огромный военный оркестр, прогремел гром.

И затих с ядовитым шипением медных турецких тарелок. Остался только тяжелый низкий гул.

- Вадим Семеныч, кажется, самолет.