— А, сад! — догадался милиционер. — По-русски — парк, по-болгарски — сад, — и он радостно козырнул нам, довольный тем, что мы договорились.

— Однако мы получили хороший урок русского языка, — сказал я Романычу.

Нежаркое предосеннее солнце заливало мостовые. Может быть, город более оживлен в будни, но в воскресенье тишина и покой царили здесь. Это не значит, что не было людей. Но сам ритм жизни, как мы его почувствовали, был не лихорадочен и суетлив, а плавен и потому неутомителен. Наверное, таким и должен быть ритм человеческой жизни. Вот проехала, — хотел было сказать арба, но, наверное, не так она называется здесь, — одним словом —- телега, груженная арбузами. И видно, что возница никуда не торопится. Он остановился, встретив знакомого, и начался разговор. Уличного движения при этом они не загородили, так что волноваться не стоит. Вот старик болгарин торгует виноградом. Считается, что торгует, а на самом деле дремлет в холодке. Вот курица не спеша перешла мостовую. На воротах домов надписи: «Дом принадлежит такому-то». Мы заглянули за калитку, там дворик, совсем уж тихий и спокойный. Он вымощен, между камней пробивается травка, стены дворика опутаны виноградом, большие черно-фиолетовые гроздья с матовым налетом выглядывают из листвы. У одной стены скамеечка, удобная для сидения. Узкая, крутая лестница из камня поднимается ко второму этажу домика.

На улице, ведущей к парку, оживленно. Здесь много моряков. Пришлось миновать два ресторана — «Байкал» и «Севастополь». Наверное, названия эти здесь так же заграничны и экзотичны, как у нас, например, «Савой» и «Астория». Проходя мимо кондитерских и кафе, мы видели через большие цельные стекла, что есть свободные места и что люди едят и пьют.

— О Базиль, — шептали мы про себя.

Если бы попался русский человек, пожалуй, хватило бы у нас совести попросить у него несколько левов.

Я присматривался к лентам на бескозырках моряков и вдруг на одной прочитал по-русски «Черноморский флот». Взгляд метнулся к пряжке — и там все в порядке: звезда и якорь наши, советские.

— Товарищ, Товарищ!

Моряк остановился и оживленно, радостно заговорил... увы! — на болгарском языке. Кое-как при помощи жестов мы спросили, почему у него наши лента и пряжка.

— Россия ходил. На память менял.

С этого раза мы стали замечать, что многие болгарские матросы носят наши ленты. Ведь слова одни и те же: «Черноморский флот», только написаны на разных языках. И поняли мы еще, что носят эти ленты болгарские матросы с большой гордостью.

Парк — простите, сад — нам очень хвалили на пароходе, и он действительно прекрасен. Вековые деревья растут на берегу моря. Перед самой водой крутой высокий обрыв, поросший кустарником. Зигзагообразные лестницы, соединяющие парк с пляжем, скрываются в кустах. Варна — курортный город. Нас удивило затишье на пляже. Может быть, болгары считают, что купаться уже поздно, но разве поздно купаться в Черном море 30 августа? Правда, поодаль лежало на песке человек пятнадцать или двадцать. Все загорелые. Одни светлее, другие совсем коричневые. И был среди загоревших негр. Ему-то уж зачем загорать? Чернее все равно не станет.

Искупались и мы. Не от зноя, не от пыли, а просто так, почти ритуально: как-никак Варна, древний болгарский город.

Так же путано, не заботясь как и где, мы двинулись в обратный путь. Времени до 22.00 оставалось много, но появилась усталость, да и голод давал о себе знать. Может быть, мы и побродили бы еще, но тут до нашего слуха донесся далекий, но такой знакомый звук

вечернего гонга на «Трансильвании». Базиль звал на ужин. Колебаний быть не могло, мы прибавили шагу.

— Как пройти в порт? — спросили мы молодого болгарина, идущего под руку с девушкой.

— В порт? Нет понимаю порт. Что будет порт?

— Пристанище, пристань! — первой догадалась девушка. — Им нужна пристань.

Это был второй урок русского языка, полученный нами в болгарском городе.

Молодые люди изменили маршрут и шли с нами до угла, от которого начиналась прямая дорога к пристани. До «Трансильвании» мы добрались без приключений.

И снова море. Все дальше и дальше увозит нас пароход от Одессы, от древнего болгарского города, от болгарских берегов вообще. Мы с Романычем стоим на корме, облокотись на барьер, и смотрим то вниз, где синяя вода превращается в белую пену, то вдаль, где синие берега бледнеют, сливаясь с белыми облаками.