Кондор, впрочем, вел себя не намного лучше.

Да и я тоже.

«Интересно, — подумала я, — навещают ли здесь духи праздника всяких занудных волшебников, бессердечных скряг и маленьких грустных девочек, потерявшихся в темноте?»

Я не успела спросить, а что же нам теперь делать: искать Герхарда, ждать до утра или, с риском быть превращенными в жаб, будить волшебника. Все оказалось куда проще.

Кондор снял перчатку и поднес руку к замочной скважине. Ярко-синяя вспышка — и все, дверь открылась сама собой.

— Это вместо ключа под лестницей? — тихим шепотом спросила я.

— Можно сказать и так, — так же тихо ответил Кондор.

Он дождался, пока мы войдем внутрь, и закрыл дверь.

За этим последовала еще одна вспышка магии.

Дом был тихим, и, судя по тому, что Ренар приложил палец к губам и кивнул на лестницу, ведущую на второй этаж, к этой тишине стоило отнестись серьезно. Через пустую комнату мы проскользнули в зал с порталом.

— Вот почему не зеркало, а? — проворчала я, когда мы вышли из портала рядом с замком.

В темный-темный зимний лес. Никаких огней, никакой музыки.

— А ты видела там хоть одно подходящее зеркало? — Ренар приобнял меня за плечи, подталкивая вперед.

Я задумалась.

В доме Герхарда зеркало было — пыльное, небольшое, оно висело на стене. Я заметила отблеск, когда мы пересекали гостиную. Но — да, оно вряд ли нам подошло бы.

Кондор шёл чуть впереди. Он сотворил в воздухе светящийся шар, который, став из синего желтым, повис над плечом мага. Заснеженная тропинка убегала вперед.

— На самом деле, ты прав, — сказал волшебник, чуть повернув к нам голову. — Я правда сбежал. Королева вечера очень хотела, чтобы я помог ей… скажем, заполучить сердце одного юноши. А я не занимаюсь такими вещами.

— Она, конечно, была очень убедительна, — в голосе Ренара прорезалось ехидство.

— И невероятно настойчива, — обреченно ответил Кондор. — В следующий раз никакой магии на людях. — Он остановился и посмотрел на меня. — Ты как, леди Лидделл? Новые башмаки не жмут?

Я отрицательно покачала головой, не найдя, что ему ответить.

Башмаки мне точно не жали, а в остальном я чувствовала себя примерно так же, как он. Только, конечно, не «никакой магии», а «никаких глупостей». Никаких вылазок, никакого эля, никаких поцелуев на крыльце.

— Спасибо, что спросил, — буркнула я.

— Всегда пожалуйста, — он пожал плечами.

Мы вышли к воротам замка, и я замерла. Ночной зимний лес был темным, а небеса — яркими от звезд и лунного света. Лучи двух почти полных лун-близнецов заставляли снег сверкать, горные вершины блестели, весь мир, кажется, состоял из серебра и теней.

Мое дыхание поднималось к небу облачком пара.

В воротах медленно открылась крошечная калитка, через которую мы вошли внутрь, оставив лес там, снаружи.

Я прислушалась и поняла, что, кроме наших шагов и дыхания, не раздается ни звука.

Только ветер воет где-то вдалеке.

Я стояла на дороге, прямо на ее середине, а вокруг меня текла огненная река: фонари и свечи, факелы и кристаллы, десятки рук, которые несли огни куда-то вперед. Оранжевые отсветы танцевали на лицах.

— Заблудилась, милое дитя?

Я обернулась. Человек в маске стоял за моей спиной в паре шагов.

У него не было ни факела, ни фонаря. Черный плащ на плечах казался густой тенью.

Все остальные огибали пустоту между нами, словно она была священной, и в какой-то момент все исчезло: и фонари, и факелы, и толпа. Остались только мы — и бесконечный снег вокруг. И темнота, в которой я почему-то видела все так же четко, как днем.

Тот, кто стоял напротив, поднес руку к лицу. Тонкие пальцы коснулись маски, чтобы сдернуть ее…

...и я проснулась.

Я лежала на животе, распластавшись на постели, вдавленная в нее. Двигаться было тяжело, как при сонном параличе. Острая грань амулета больно впилась в кожу прямо под татуировкой. Камень был холодным, как всегда, и сейчас показался тяжелым. Я с трудом села, стряхивая с себя остатки сна, и расстегнула цепочку.