– Развяжи меня, и я дам тебе то, что ты хочешь, – хрипит Кацуки, не узнавая собственный голос.

Тога задумывается лишь на секунду – в её налитых кровью глазах проскальзывает осмысленность, – после чего шепчет ему на ухо:

– Тебе всё равно не сбежать.

– Знаю.

И он даже не врёт: теперь ему никак не сбежать. Вот только не от Тоги, а от выпущенного на волю зверя, скрывавшегося внутри него самого.

Верёвки падают одна за другой, рассеченные чёткими быстрыми движениями Тоги.

– Встань, – командует она и спрыгивает с его коленей. – Я немного расслаблю твои кандалы.

Кацуки повинуется, хоть затёкшие ноги едва его слушаются, и наконец-то чувствует, как расслабляются плечи и руки. Он двигает запястьями – расстояния между ними теперь достаточно – и прокручивает руки вперёд, вышагивая через них.

Свобода пьянит.

Но не так сильно, как сжатые на шее Тоги ладони.

Она вцепляется в его пальцы своими, пытается разжать или сдавить сильнее. Кацуки не понимает. Перед глазами лишь перекошенное лицо Тоги, освещённое слабым светом луны, а в голове – жажда сбежать и остаться одновременно.

– Да-а-а… – неожиданно для Кацуки хрипит Тога.

А после подпрыгивает и рывком обвивает его бёдра ногами. Равновесие ускользает, и с грохотом Кацуки падает прямо на Тогу. Он успевает лишь упереться руками в пол возле её головы, но всё равно придавливает всем своим весом. Травмированные рёбра напоминают о себе тупой болью в груди, а во рту кровит прикушенная щека.

Первая мысль – спалить и Тогу, и эту комнату вместе с ней – почти сразу отступает на второй план, когда холодные пальцы вновь забираются под остатки костюма и, нащупав член, направляют его туда, где ему самое место.

В очередной раз за этот вечер разум покидает Кацуки, оставляя его наедине с инстинктами. Они вихрем захватывают каждую клеточку его тела, командуют, заставляя поддаться первобытной жестокости, которой так переполнена атмосфера между ним и Тогой. И он поддаётся. Двигается резко и быстро, будто способен выбить из её тела всю жизнь, хоть и понимает, что с ней это невозможно.

Довольные всхлипы-стоны Тоги смешиваются с бешеным стуком крови в ушах и ядом разливаются по телу, отравляя всё его нутро. Кацуки уже не Кацуки – он зверь, загнавший свою добычу.

– Ещё! – нетерпеливо вскрикивает Тога, крепко вцепляясь ему в спину. – Ещё сильнее!

Кацуки рычит, рывком поднимается вместе с Тогой на ноги. Его ведёт, и он едва ловит равновесие, впечатав висящую на нём Тогу спиной в окно. Она бьётся об него затылком и со стоном прикрывает глаза. Довольная улыбка так и застывает на её губах, отчего хочется стереть её оттуда навсегда.

От злости он двигается в ней ещё быстрее – ещё грубее – так, что сам едва не стонет от боли и наслаждения одновременно. Схватив Тогу за шею левой рукой, он сжимает ладонь, а после снова бьёт её затылком о стекло.

Окно трещит, со звоном сыплются осколки на подоконник и пол. Острая пыль и мелкие кусочки впиваются в открытые участки кожи и шею Тоги, но она будто не замечает этого. Её лихорадит – она сильнее вцепляется в Кацуки и активно двигается ему навстречу. Её дыхание больше похоже на один протяжный стон, от которого хочется двигаться лишь быстрее и жёстче.

Тога вскрикивает и впивается пальцами в плечи Кацуки так, будто вот-вот разорвёт его мышцы, а следом сжимается на его члене.

Кацуки не теряет ни секунды: грубо скидывает обмякшую Тогу на пол, а после локтем выбивает остатки стекла. За окном не высоко – всего первый этаж, поэтому он быстро перемахивает через подоконник и приземляется на землю. Впереди – забор, а за ним свобода, где он даже успевает угнать чью-то машину как раз тогда, когда за спиной наконец раздаются звуки погони.

Конец