Кевин устроился в кресле у прохода в глубине зала. Соседнее место на всякий случай он придержал за Артуром. Церемония по вручению дипломов не доставляла ему большого удовольствия, но, по крайней мере, она проходила в знаменитом зале Гаво, в Париже, где за годы учебы в АгроПариТех Кевин бывал реже, чем хотел бы – урывками между лекциями в Сакле и стажировками в поле. Затейливая резьба и обильная позолота радовали глаз. Многоярусные балконы и тяжелые складки портьер создавали атмосферу камерности. Скоро Кевину предстоит покинуть эти уютные стены и стать вполне взрослым человеком с дипломом агроинженера в кармане. Ему не терпелось обрести самостоятельность.

В зале ждали появления группы «несогласных», которые под аплодисменты однокурсников, благополучно подписавших контракты с «Данон», обличали агробизнес и предлагали альтернативные пути развития агрохозяйств. Это стало традицией после того, как пару лет назад восемь выпускников сорвали торжественное мероприятие, разоблачая лицемерие вуза, поощряющего их содействовать «нескончаемым социально-экологическим преступлениям». Девушки в цветастых платьях и юноши с длинными волосами и в сандалиях на босу ногу осудили недобросовестность компаний, попустительство властей и инертность общества, призывая товарищей найти иной профессиональный путь. Их собственный карьерный план предполагал участие в протестных экодвижениях, вступление во всевозможные аграрные союзы и поселение на так называемых «территориях защиты важных природных объектов», которые стихийно появились по всей стране с десяток лет назад.

Этот призыв выйти из игры, прозвучавший из самого сердца системы и исходивший именно от тех молодых людей, от которых ожидали ответов на давно назревшие вопросы, привлек всеобщее внимание. Выступавшие не скандалили у входа в зал, не выкрикивали оскорбительных лозунгов и не демонстрировали голую грудь. Спокойно взяв микрофон, семь долгих минут они излагали четкие и разумные доводы. Их протест напоминал прочитанный прилежными отличниками доклад о совместно проделанной работе. В этом и заключалась его сила. Если лучшие студенты начинают брыкаться, если инженеры отказываются искать решение, если агрономы больше не верят в сельское хозяйство, разве это не полная жесть?

Конец света, впрочем, не наступил. Посмотрев и расшерив энное количество раз видео на ютубе, люди вернулись к своим делам. Однако протест был институализирован. Отныне руководство вуза каждый раз выделяло пятнадцать минут для желающих высказаться в пользу «иного будущего». С десяток студентов выходили на сцену и призывали свергнуть капитализм. Присутствующие журналисты отмечали самые удачные моменты в их речи, а затем церемония возвращалась в привычное русло с чередой презентаций на тему устойчивого развития и свидетельствами выпускников, основавших успешные стартапы в сфере зеленых технологий. Система нашла замечательный способ нейтрализации возникающих внутри нее еретических настроений.

Вокруг себя Кевин видел большое количество родителей – с важными лицами и при полном параде, ведь окончание учебы сына или дочери с формальной точки зрения означало для них наступление старости. У Кевина и мысли не возникло пригласить своих, недавно переехавших в другой район Лимузена, где отцу предложили место в кооперативе. Мать снова начнет сезонную работу, верная той неустроенности, которая всегда была ее уделом. Они сняли новый дом, такой же уродливый, как и предыдущий, а также планировали купить трейлер, чтобы путешествовать, выйдя на пенсию. Что бы они делали в этом роскошном концертном зале? Карьера их единственного сына была им до лампочки, «лишь бы он не голодал и не угодил в тюрьму», как однажды выразился папаша. Это был их способ любить его.

На сцене появился ректор, одетый в костюм без галстука, что должно было изображать непринужденность, но на деле производило неприятное впечатление незавершенности. Свет погас, и воцарилась тишина. Артур так и не появился. Кевин почти не видел его на протяжении последнего курса. Оба выбрали специальность «Биология и биотехнологии для производства и воспроизводства живых организмов», но их направили в удаленные друг от друга лаборатории. Что касается личной жизни, Кевин оставался человеком без предрассудков, согласным встречаться и с девочками, и с мальчиками – не слишком безобразной внешности и не совсем безмозглыми. Иногда по воле обстоятельств в его жизни наступали долгие недели воздержания, что его нисколько не смущало. Однако следует признать, что впервые в жизни Кевину чего-то не хватало, а именно: Артура и его голоса, каждый вечер вещавшего об аристотелевском понимании экономики, справедливом обмене, хрематистике[7], фронезисе[8] и принципе умеренности. Это убаюкивало лучше любого сериала.