А значит, Лютов был готов пойти куда дальше в своем нарушении заповедей, в своей кровавой попытке (не важно, что кровь – птичья) уйти от еврейства. Он готов был вычеркнуть себя вообще из нравственного человечества (потомков сынов Ноя), пасть на дно древнего, архаического, не вполне человеческого, аморального язычества. Допотопного – в прямом смысле слова.
И вот тут происходит неожиданное. Со стороны казаков-«жрецов» приходит к нему помощь, со стороны казаков-«жрецов» протягивают ему крепкую руку и не дают упасть на самое дно:
«Садись с нами снедать, покеле твой гусь доспеет…»
Нет, это не просто инициация. Лютова не просто принимают (да и не принимают – считают только, что «четырехглазый» прошел первое испытание).
Его попытку (только попытку!) уйти от еврейства «жрецы» принимают и понимают. Но от попытки следом нарушить уже общечеловеческий запрет, означающий окончательное падение, – они же и удерживают.
Сознательно ли автор дал читателям возможность усмотреть именно такой подтекст в действиях своих героев? Думаю, да – ведь Бабель получил, помимо светского (реальное училище), еще и религиозное образование (домашнее), и все эти нюансы прекрасно понимал.
Безусый, четырехглазый
«Отцовская сабля, висевшая на стене прямо против окна, казалась горящею. Чувства мои оживились. Я сняла саблю со стены, вынула ее из ножен и, смотря на нее, погрузилась в мысли; сабля эта была игрушкою моею, когда я была еще в пеленах, утехою и упражнением в отроческие лета, и почему ж теперь не была бы она защитою и славою моею на военном поприще? “Я буду носить тебя с честию”, – сказала я, поцеловав клинок и вкладывая ее в ножны…»[329]
Так описывает прощание с родным домом Надежда Дурова. Далее была служба ее в казачьем полку, после – военная карьера, вплоть до чина штаб-ротмистра. Удивительная жизнь женщины, которая, под мужским именем и в мужской одежде, участвовала в самой знаменитой войне XIX века – войне с Наполеоном, собственными глазами видела кровопролитное и жестокое Бородинское сражение – то самое, о котором Наполеон писал впоследствии:
«Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвою. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми…»[330]
И, судя по книге Н.А. Дуровой, она во время службы своей в казачьем, гусарском и уланском полках носила свою саблю с честью – как и обещала. Кровь гуся оказалась не только первой, но и единственной кровью, обагрившей ее клинок. Прочие подвиги она совершила либо без применения оружия (спасая сослуживцев в бою), либо с другими его видами – пистолетами, карабином, пикой.
Совпадение эпизодов, разделенных столетием, заставило меня внимательнее прочесть мемуары Надежды Дуровой. И прежде всего бросилось мне в глаза то, что ведь место действия многих эпизодов, описанных кавалерист-девицей, и рассказов Бабеля, почти совпадают. «Конармия» описывает польский поход красной кавалерии, проходивший по Волыни, окрестностям Ровно, еврейским местечкам западно-украинских земель, – но ведь и добрая (первая) половина книги Дуровой повествует почти о тех же (а иногда и о тех же без «почти») местечках и городах. Ведь именно по ним проносятся сначала казачий, а затем гусарский полк, в которых служила героиня, в 1808–1811 годах. И поляки, евреи, украинцы, возникающие перед глазами кавалерист-девицы, – это предки, прадеды и прапрадеды поляков, украинцев, евреев, с которыми сталкивается герой «Конармии». Внешне кажется, что ничего общего в описаниях нет. И то сказать – поход Дуровой относится ко времени, когда война лишь ожидается; у Бабеля же война предстает во всей своей возвышенной чудовищности, в крови и жестокости. Но нечто общее присутствует – взгляд постороннего. Внимательный, цепкий – но со стороны. И еще одно, очень важное – презрение. Правда, презрение Дуровой иронично и насмешливо:
329
Надежда Дурова. Записки кавалерист-девицы / Давыдов Д.В. Стихотворения. Проза. Дурова Н.А. Записки кавалерист-девицы. – М.: Правда, 1987. – С. 339–340.
330
Цит. по: Михневич Н.П. Бородино / Отечественная война и русское общество. В 7 томах. – М.: Типография Т-ва И.Д. Сытина, 1912. – Т. 4. – С. 28.