«Жиды говорили все вдруг и оглушали меня; я не знала, что делать, пока один проворный жид не сказал мне потихоньку: “Вы не избавитесь от них иначе, как выбрав себе фактора; тогда он выпроводит тотчас всю эту сволочь и приведет вам купца, у которого вы купите все, что вам надобно, за весьма сходную цену”. Я спросила, что такое фактор? “Фактор, – отвечал жид, – есть род слуги проворного, усердного, сметливого, неутомимого и до невероятности дешевого. Угодно вам иметь такого слугу?” Я сказала, что именно такой мне и надобен, и просила его выбрать. “Зачем выбирать, – сказал жид, – я сам буду вашим фактором!”
Я, как и все, заплатила дань, сбираемую этими плутами с молодости и неопытности: мундир мой был сшит прекрасно! все мое гусарское одеяние блистало вкусом и богатством. Дешевый слуга мой за шестидневную услугу свою взял от меня только один рубль; но зато и в полк приехала я с одним рублем, оставшимся мне от двух тысяч, которые поглотила Вильна посредством усердного, дешевого слуги моего»[331].
Презрение же Бабеля окрашено состраданием и жалостью:
«Поздней ночью приезжаем мы в Новоград. Я нахожу беременную женщину на отведенной мне квартире и двух рыжих евреев с тонкими шеями; третий спит, укрывшись с головой и приткнувшись к стене. Я нахожу развороченные шкафы в отведенной мне комнате, обрывки женских шуб на полу, человеческий кал и черепки сокровенной посуды, употребляющейся у евреев раз в году – на пасху.
– Уберите, – говорю я женщине. – Как вы грязно живете, хозяева…
Два еврея снимаются с места. Они прыгают на войлочных подошвах и убирают обломки с полу, они прыгают в безмолвии, по-обезьяньи, как японцы в цирке, их шеи пухнут и вертятся. Они кладут на пол распоротую перину, и я ложусь к стенке, рядом с третьим, заснувшим евреем. Пугливая нищета смыкается над моим ложем»[332].
И жалость Бабеля, и ирония Дуровой – лишь гарнир к презрению, испытываемому обоими авторами по отношению к населению еврейских местечек Волыни.
Конечно, не только этим отношением похожи друг на друга Исаак Эммануилович и Надежда Андреевна. Бабель поступил на службу под именем Лютова, Дурова – под именем Александрова. Лютов и Александров – два альтер-эго авторов – призваны были не только прикрыть лица, словно масками. Кстати, эти имена вовсе не были единственными «псевдонимами», сначала Дурова представилась командованиям как дворянский сын Соколов Александр Васильевич, а уж затем – как Александров Александр Александрович. Но и Бабель – это ведь не первое имя прославленного писателя! Родился он в семье Бобель и вплоть до окончания университета был Бобелем. Казалось бы, в чем разница? Подумаешь, сменил «о» на «а». Но нет. Бабель – старая фамилия, образованная от имени знаменитого города Вавилона, по-еврейски – Бавеля или Бабеля, некогда – центра еврейской учености, родины Вавилонского Талмуда («Талмуд Бавли»). А Бобель – от «бобэ», то ли от женского имени Бобэ, то ли от слова, на идише означающего «бабушка» («бобэ майсэ» – «бабушкины сказки», так у евреев говорят о небылицах). Для ученого религиозного еврея разница тут есть, и она велика. Так что и Лютовым Бобель-Бабель стал, сменив (временно) имя тоже уже в третий раз.
Эти квази-личности, с биографиями более приемлемыми для кавалерийской, казачьей, воинско-молодецкой среды, призваны были помочь двум странным воякам, еврею-интеллигенту и хрупкой барышне-дворянке, тоже стать лихими молодцами-казаками или гусарами, цельными натурами, чьи молодечество, лихость, органичность с восхищением описываются рефлексирующими писателями. Ну как же! Александр, «Защитник мужей»! Лютов – «Лютый», лихой, отчаянный!
Не помогли. Сквозь конармейца Лютова то и дело проступает еврей Бабель, а сквозь «корнета Александрова» – девица Дурова. Потому что никогда, ни на минуту, ни на секунду не забывают они о своей особости, отдельности – от красочной казачьей и гусарской массы. Проявляется эта особость в тексте, среди прочего, навязчивым обращением к особости внешней. Дуровой, например, не дает покоя безусость. Ее приводит в отчаяние то снисходительное к ней отношение со стороны ровесников мужского пола и даже однополчан более молодых, которое связано с этой сугубо внешней чертой:
«– Извини, брат, у нас тот моложе, у кого нет усов…
– Как будто для ваших усов назначен всякому один и тот же возраст. Могут, я думаю, они расти годом ранее или позже…
Я уступила тем скорее, что в споре об усах я боюсь заходить слишком далеко...»[333]
331
Надежда Дурова. Записки кавалерист-девицы / Давыдов Д.В. Стихотворения. Проза. Дурова Н.А. Записки кавалерист-девицы. – М.: Правда, 1987. – С. 397.
332
Исаак Бабель. Переход через Збруч / Бабель И.Э. Конармия. – М.–Л.: Государственное издательство, 1928. – С. 6.