Герой первых глав «Майн кампф» действительно, по сути, дальний потомок юного Вертера, родственник молодого Робинзона Крузо и Тома Джонса, найденыша, любознательный и наблюдательный подросток (затем – молодой человек), одаренный от природы повышенной чувствительностью, познающий окружающую жизнь, размышляющий о своем предназначении. Послушный и любящий сын. И, конечно же, с душой, тянущейся к прекрасному и к героическому – к литературе и истории:
Влюбленный в отцовскую библиотеку.
Отцовские библиотеки, боже мой! Одного такого упоминания достаточно было, чтобы растрогать тогдашнего читателя, да и нынешнего тоже.
Между прочим, в момент выхода книги, война – Первая мировая – лишь недавно закончилась. Эти романтические довоенные мечты юноши-идеалиста – разве могли они не найти отзвук в сердцах бывших фронтовиков? Они ведь тогда, перед войной, были такими же. Они помнили свои первые шаги во взрослую жизнь, свои вопросы, не находившие ответов. Первые главы «Майн Кампф» возвращали им (да-да, не смейтесь!) воспоминание о довоенном, семейном уюте…
Жизнь продолжается, юноша взрослеет, его художественная натура увлечена теперь живописью. Он едет в столицу – в Вену, новый д'Артаньян или Растиньяк... Идиллия провинциального города закончилась. Первое столкновение с жизнью столицы – и первая неудача: героя не приняли в Академию живописи.
Гитлер выстроил свою книгу как внешне бесхитростный рассказ молодого человека о детстве, о первых надеждах и первых неудачах, о жизненных трагедиях – смерти матери и тому подобном. На протяжении нескольких первых глав вы преисполняетесь к ее герою сочувствием и симпатией. А поскольку рассказ идет от первого лица – от «я», вы начинаете непроизвольно примерять все его переживания, его чувства и мысли на себя, его жизненный опыт становится вашим. Таков механизм воздействия подобного рода книг. Давно известно, что читатель легко отождествляет себя с героем произведения, написанного от первого лица. Вы внимательно следите за всеми перипетиями жизни героя – они вам близки. Сколько раз вы сами бывали в подобных ситуациях! Вы симпатизируете ему – почему бы и нет? Талантливый молодой человек, одаренная натура, трепетно относящийся к матери, беззаветно храбрый солдат. Вы чувствуете себя таким же. И...
И вы начинаете сочувствовать уже и его политическим взглядам – ведь они выросли из того же повествования! Чем дальше, тем больше вы начинаете оправдывать эти взгляды – на самом деле убийственные. Потому что герой, выразитель этих взглядов, стал вам близок, пока вы читали привычные переживания «юного А.». И момент превращения сентиментального юноши в монстра, вещающего, словно по наущению самого Князя Тьмы, вы не заметили.
Я не знаю, сам ли Гитлер оказался столь изощренным литератором, или его помощники помогли ему, но людоедские, чудовищные взгляды автора «Майн кампф» были облачены в привычный и любимый наряд европейской литературы – «роман воспитания». Книга будущего фюрера целиком и полностью принадлежит культурной традиции XIX века. Именно в ней формировались десятки миллионов современников Гитлера. Его герой был им знаком и близок.
Признаться ли? Даже я – я, еврей, шестнадцать родственников которого убили поклонники «Майн Кампф», во время чтения этого супербестселлера первой половины 20-го века испытывал симпатию и сочувствие к автору! К Гитлеру!
Что ж говорить о других? Что говорить о временах до, до, до – Нюрнбергских законов, войны, безумия Катастрофы – того запредельного кошмара, который получил академическое, совершенно идиотское название «Холокост» – «Всесожжение», «Гекатомба», стоглавая жертва, приносимая богам? Каким богам? Какая жертва?
Но это разговор на потом, попозже, возможно. В другой раз.
Темное обаяние Гитлера-литератора одним из первых отметил Джордж Оруэлл. В рецензии на первое английское издание его книги Оруэлл написал:
«Гитлер не победил бы своих многочисленных соперников, если бы не обладал магнетизмом, что чувствуется даже в грубом слоге «Майн кампф» и что явно ошеломляет, когда слышишь его речи. Я готов публично заявить, что никогда не был способен испытывать неприязнь к Гитлеру…»
И далее:
«У него трагическое, несчастное выражение лица, лицо человека, страдающего от невыносимых несправедливостей. Это лишь более мужественное выражение лица распятого Христа, столь часто встречающееся на картинах... Он мученик, жертва, Прометей, прикованный к скале, идущий на смерть герой, который бьется одной рукой в последнем неравном бою...» [8]
8
Джордж Оруэлл. Скотный Двор: Сказка. Эссе. Статьи. Рецензии. Пер. А. Шишкина. М., Изд. «Библиотека журнала „Иностранная литература”», 1989. — С. 75-79.