Если бы он не пришел к власти, если бы не стал канцлером, а остался всего лишь автором «романа воспитания», озаглавленного «Майн Кампф», его, наверное, можно было бы назвать последним романтиком Европы. Даже этаким Дон-Кихотом двадцатого века, немецкого разлива.
Он – квинтэссенция европейского романтизма, той самой культуры, которой я восхищался едва ли не всю жизнь.
Культуры, которая превратила Европу в огромное еврейские кладбище.
С табличками, на которых начертаны имена исчезнувших.
Таким был урок, впервые полученный мною в немецком городе Нюрнберге.
И потом, сидя в нюрнбергском уличном кафе на старой площади Уншлиттплатц, недалеко от старинных «Новых ворот», осмысливая полученный урок, вспомнил я неожиданно о книге, из которой впервые узнал название этой площади, и, в силу все той же прихотливости мысли, понял вдруг, что мой нюрнбергский урок еще не закончен.
Ибо именно в этом городе, на этой площади случилось явление миру странного человека, чья судьба стала предметом многих исследований и многих глубокомысленных рассуждений.
И, может быть, в ней, в этой судьбе, отразились и причины появления полированных латунных табличек.
В 1828 году на нюрнбергской площади Уншлиттплатц появился странный человек. Это был юноша, очень худой и бледный, одетый в причудливые лохмотья. Внимание прохожих он привлек своей походкой – юноша шел, покачиваясь, словно ребенок, недавно научившийся ходить, – и испуганным выражением лица. Его остановил полицейский, которому он показался подозрительным, – но оказалось, что пришелец не умеет говорить! В участке, куда его отвели, юноша радостно оживился, увидев бумагу и перо, и знаками попросил позволить что-то написать. После этого старательно вывел: «Каспар Хаузер», – и лишился чувств.
Так произошло явление в мир человека, загадка которого до сих пор считается одним из самых волнующих событий того времени. «Дело Хаузера», включавшее запротоколированные свидетельства официальных лиц, экспертов и просто очевидцев, говорят, составило почти полсотни томов. «Говорят» – потому что архив, в котором оно хранилось, сгорел в годы Второй мировой войны.
Научившись говорить (этому немало стараний приложил педагог и философ Георг Даумер, в доме которого найденыш жил какое-то время), юноша поведал историю странную и таинственную. Оказывается, Хаузер, сколько помнил себя, жил в тесной лесной землянке. Некто, прикрывавший лицо капюшоном плаща, время от времени навещал его, кормил, а однажды, водя рукой юноши, научил писать имя. После этого незнакомец вывел его на дорогу, ведущую к Нюрнбергу, и, как рассказывал Каспар Хаузер, подтолкнул в нужную сторону. Сделав несколько шагов, юноша остановился и оглянулся. Но неизвестный опекун исчез.
Странным и страшным оказался и финал короткой жизни. Спустя пять лет после того, как Каспар Хаузер пришел в Нюрнберг, он был убит при обстоятельствах не менее таинственных, нежели его появление. В 1832 году Каспар Хаузер переехал в город Ансбах, где вдруг исчез во время бала, данного его очередным опекуном. Его нашли в саду, и грудь его была пробита кинжалом. Убийца, нанесший удар прямо в сердце, найден не был.
Одна за другой возникали самые невероятные версии происхождения юноши. Так, по одной из них, Каспар якобы был сыном баденского герцога: младенца похитили и упрятали представители боковой ветви правящего рода, претендовавшей на баденский трон. Эта версия приобретала особый блеск, оттого что престолонаследник приходился внуком самому Бонапарту. Убийство же приобретало черты политического: устранение нежелательного соперника правящей династии.
Остается добавить, что судьба, среди прочих, свела «нюрнбергского Маугли» с государственным советником Фейербахом, отцом пяти знаменитых братьев, самым прославленным из которых был младший – философ Людвиг Фейербах.
«Криминалистическая загадка XIX века» постоянно приковывала и приковывает к себе внимание деятелей искусства. История Каспара Хаузера стала сюжетом прекрасного романа Якоба Вассермана «Каспар Хаузер, или Леность сердца», в 2000 году экранизированного американскими кинематографистами; Поль Верлен ему посвятил стихотворение «Каспар Гаузер поёт»: